Подведение итогов проекта (Е. Аралова)
wp:paragraph –>
Шесть переводов одного рассказа как упражнение для читателя
В этом разделе сайта можно прочитать шесть переводов одного и того же рассказа – „Waschtag“ Корнелии Эртмер. По выражению Умберто Эко, перевести текст – значит, «сказать почти то же самое»[1]. «Почти» – потому что на другом языке часть смыслов и ассоциаций всегда теряется, но также добавляется что-то лишнее, грамматическое, стилистическое.
В результате переводческого проекта Марлис Венцель по-русски шесть раз было сказано «почти то же самое», и тем не менее переводы отличаются друг от друга. Различия объясняются зазором, который всегда отличает перевод от оригинала: в своем «почти» каждый переводчик удаляется от автора в собственном направлении. И чем больше переводов, тем вероятнее, что их читателю в итоге будет представлена вся «суть оригинала», эта трудно уловимая сущность, или хотя бы её большая часть. Только ловить смыслы читатель будет сам, отталкиваясь от разных версий переводчиков-очевидцев.
Разнообразие переводов одного и того же произведения – редкая ценность, особенно среди переводов прозы на русский язык. Выполнить, профинансировать и внимательно прочитать ещё один перевод «того самого», что кажется уже известным – трудная и не обязательно интересная задача, и челлендж не всегда очевиден читателям, издателям, да и самим переводчикам. Однако, имея более одной версии, а тем более – шесть, читателю легче отделить авторскую суть от того лишнего, что переводчик добавляет в текст, будь то собственный стиль, корявое сочетание слов или чужое клише. Впрочем, именно переводы начинающих переводчиков могут сильно походить друг на друга, так как они больше скованы грамматикой оригинала. Переводчик не уверен, что может отделаться от структуры исходного языка, не всегда отличая её от замысла автора. Но всё равно у каждого перевода – свой выбор слов и конструкций, а в результате – своя интонация. Свой голос и цвет.
Таким образом, предлагаемый набор переводов – уникальное чтение. Короткий рассказ Корнелии Эртмер прост по содержанию и композиционно насыщен. Полторы страницы текста и шесть участников – хороший объём для первого эксперимента такого рода[2]. Естественно, у тех читателей, которые владеют немецким, возникнет вопрос: а что там написано на самом деле? Для них в сборнике приведён немецкий рассказ .
Не могу не поделиться и своим впечатлением от рассказа «День стирки». Он переносит читателя в прачечную, хозяйственное помещение во дворе дома, где раз в неделю устраивалась большая стирка. Одна прачечная приходилась на две семьи. Оснащение прачечной, техника стирки и последующих работ, без которых бельё не приобрело бы надлежащий вид – всё это теперь в прошлом. Удивительным образом рассказ о работе, немыслимо трудоёмкой по сегодняшним меркам, оставляет у читателя чувство сожаления о прошлом, подталкивает сопоставить взгляд ребёнка и взрослого и, в конечном счёте, наводит на мысль – ни разу не формулируя этого явно – что сожалеем мы не о потере прачечной, а об утрате волшебного взгляда на мир. В идеале задача переводчика – не только передать буквальное содержание рассказа, но и создать похожее эмоциональное воздействие.
Рассказ написан от третьего лица, но мы знаем, что он взят из автобиографического сборника Корнелии Эртмер «Рыбий жир из детства» (перевод мой – Е.А.). Несмотря на отстраненное третье лицо, рассказ полифоничен, в нем перемежаются голос маленькой девочки, непосредственно наблюдающей за стиркой, и голос рассказчика – взрослой женщины. А в словах девочки угадывается повторение слов матери. Сама мать, скорее всего, не слышна в рассказе, её мы только видим – она работает и ей не до разговоров. Голоса двух рассказчиц часто сменяют друг друга, и создаётся впечатление, что эти двое стоят рядом. Так живые воспоминания сменяются сегодняшними мыслями. А иногда и не разобрать, воспоминание это или современные раздумья. Корнелии Эртмер удаётся соединить себя-маленькую с собой-сегодняшней – предположу, что это одна из целей автобиографической прозы.
Начало рассказа отмечено богатой и сложной аллитерацией: во-первых, это изобилие звуков [š], [ç] и глухих свистящих согласных в первом абзаце, а во-вторых, изящная симметрия согласных в первых четырёх словах рассказа – [d – w – š – ç – pf // f – ç – š – w – d]. Этот зачин можно интерпретировать как звукоподражательный: шипение и свист, клокот кипящей воды в баке с бельём, шлёпающий звук мокрого, скрежет о стенки цинковой ванны, открытые слоги [va], [vɛ] – звон и гудение металлического бака или ванны.
Приём аллитерации встречается на всем протяжении текста и дополняет его содержание. Так, концентрация звуков [f, pf, h, х], способных звукоподражательно передавать тяжёлое дыхание, наблюдается там, где взгляд рассказчика направлен на работающую мать. Звук [l] можно ассоциировать со свежестью (ср. Luft ‘воздух’, Licht ‘свет’, Seifenlauge ‘мыльный раствор’) и, возможно, с детством. Неслучайно последнее слово рассказа lange ‘долго’ тоже начинается на этот звук.
Некоторые фрагменты текста создают впечатление ритмической организации, особенно отчётливо ритм слышен во втором предложении (хорей) и во фразе Die Unterwäsche kommt zuletzt (ямб), буквально «Нижнее бельё – в последнюю очередь», предложу также вариант «Трусы и майки – под конец». На мой взгляд, ребёнок в рассказе эхом повторяет эту фразу, слышанную от матери, потому что она понравилась ему ритмом.
Олицетворение белья достигает максимума в конце третьего абзаца, когда бельё защищается от валька и не хочет погружаться в мыльный раствор. Непосредственно перед этим фрагментом стоит слово Waschzuber – синоним слову Waschtrog, ‘стиральный бак’, но созвучное слову Zauber – ‘волшебство’. Думаю, это один из ключей к рассказу: восприятие ребёнком стирки как волшебной церемонии. От свиста и шипения стирки недалеко и до огнедышащего дракона…
Перевод вряд ли может включить в себя все свойства исходного текста, и чем-то придётся жертвовать. Хорошо, если переводчики знают об этих жертвах и сознательно выбирают, какие компоненты сохранять во что бы то ни стало, а над чем можно, пожалуй, не биться.
В мою задачу не входит подробный разбор различий между переводами, и я остановлюсь только на двух различиях между ними и одном общем признаке.
Главная переводческая сложность рассказа Корнелии Эртмер – безусловно, его краеведческий характер. Когда такой текст попадает к читателям, принадлежащим другой культуре, его акцент смещается: теперь текст описывает не родную старину, а старину экзотическую. Историзмы, то есть названия предметов, давно вышедших из обихода, часто не имеют переводных эквивалентов. Несмотря на то, что в «Дне стирки» значение историзмов специально объясняется, перевод для них нужно было придумать или пытаться обойтись вовсе без термина, заменив его описательной конструкцией. Именно здесь можно увидеть одно из различий в стратегии переводчиков: так, одни решаются приспособить в необычном значении слово «толкушка»[3], другие осторожно пишут «специальная деревянная палка», одни берут редкое слово «выварка», другие пишут «специальный чан».
Второе различие в стратегиях переводчиков – выбор слова для главного персонажа. В большинстве переводов слово среднего рода Kind ‘ребёнок’ переведено словом «ребёнок». Стилистически, однако, это слово в русском языке больше подходит для официальных, деловых и специальных текстов, чем для общения в кругу семьи. Так, например, если по-немецки можно обратиться к собственному ребёнку «Kind!», то по-русски будет выбрано другое слово – «детка», «малыш», «сынок», «дочь». Именно поэтому в одной из редакций было выбрано слово «малыш», хотя, ввиду его яркой эмоциональной окрашенности оно не было использовано на всём протяжении текста. «Малыш» возвращает рассказчика в круг семьи, становится ясно, что никакого постороннего рассказчика нет.
Однако, как «ребёнок», так и «малыш» – слова мужского рода, поэтому ещё два переводчика остановились на варианте «дитя», сохраняя средний род, чтобы читатель не воспринимал персонажа как мальчика. На мой взгляд, у слова «дитя» в русском языке компонент «стилистическая принадлежность» даже ярче семантики, это слово из арсенала романтиков, и, произнося его, рассказчик меняется до неузнаваемости. Он уже не вспоминает себя, а пишет литературную сказку.
Таким образом, переводчики разделились по выбранным приоритетам: одни сохранили род слова, но изменили стилистическую окраску текста, другие выбрали слово мужского рода, чтобы сохранить семейный тон повествования, третьи просто взяли самый частотный переводной эквивалент.
И всё же, персонаж рассказа – девочка, а не мальчик. Узнать это можно из дополнительных источников (например, из других рассказов Корнелии Эртмер). Домашняя работа в 1950-е годы в Западной Германии была исключительно женским делом, этого не говорится в рассказе, но читатели-немцы однозначно воспринимают «ребёнка» в тексте как девочку.
Общее свойство всех шести переводов – их синтаксическая близость к источнику, почти буквализм в передаче синтаксиса. При кажущемся сходстве русского и немецкого языков: наличии причастий и личных форм глагола, многообразии глагольных времён и т.д. – синтаксические конструкции, порядок слов и другие средства грамматики используются в этих языках не одинаково, поэтому, чтобы сохранить интонацию фразы (то есть, её семантику и прагматику), не нужно держаться за структуру предложения и даже абзаца. Отмечу, что и здесь один из переводов идёт более самостоятельной дорогой, чем пять остальных – догадайтесь какой.
Прочитав и сравнив шесть студенческих переводов, я не могла удержаться от того, чтобы перевести текст самой. На мой взгляд, это кратчайший путь для передачи моего понимания текста. Я не ставила специальной задачи отойти от переводов студентов, мне хотелось только как можно точнее выразить смысл и конструкцию рассказа, поэтому может показаться, что я собрала все лучшие находки предшественников и скомпоновала в своём порядке. Не буду возражать.
В заключение повторю: представленный набор переводов – не только результат упражнения начинающих переводчиков, но в большей мере – яркая иллюстрация для читателя, показывающая, что ни один из вариантов не равноценен оригиналу и не является конечным ответом. Даже самый удачный перевод – это подсказка, помощь для понимания оригинала. Хотя как правило, без этой помощи не обойтись.
Екатерина Аралова
[1] Эко, Умберто: Сказать почти то же самое. Опыты о переводе. Пер. А. Коваля. symposium, С.-Пб.2006. с.8.
[2] Было бы интересно осуществить переводческий проект, в котором рассказ чуть длиннее был бы переведён несколькими профессиональными переводчиками и опубликован в виде сборника вместе с оригиналом.
[3] Предмет, который называется по-немецки Wäschestampfer и служит для того, чтобы перемешивать бельё в баке и продавливать через ткань стиральный раствор, обогащённый кислородом из воздуха, в начале XX века использовался и в России. Мне удалось найти для него только одно название – «английский валёк». Термин этот длинный и необычный, и я сомневаюсь, что он вписался бы в художественную ткань рассказа, а сокращать его до «валька» невозможно, так как у этого предмета другая функция.